Из книги Викентия Макушева «О славянах Молизского графства в Южной Италии» (1870г.):

«Начало сношений Славян с южной Италией восходит к 9 веку. В 11 веке мы находим упоминания о Славянах на службе Неаполитанцев. В 12 веке, по памятникам Неаполитанского архива, было в Южной Италии уже значительное число Славян - людей служивых и приписанных к монастырям. С конца 13 по первую половину 15 века, Анжуйские регистры упоминают о Славянских поселениям в Terrf da Lavoro, Молизе, в Абруццах и Апульи, в Гаэте, Неаполе и на острове Искии. Новый наплыв Славян в Южную Италию последовал при Аррагонцах во второй половине 15 века. К концу 16 века относятся последние Славянские поселения.

Из упоминаемых в Анжуйских регистрах ни одно не сохранило народности; из позднейших лишь только три Вода Жива или Кручь (Acqua viva colle croci), San Felice Slavo и Montemitro, с населением в четыре с половиной тысячи душ (из общего числа 20 000), - сохранили свой язык и обычаи; а все остальные мало по малу поитальянились.

Так в Монтелонго (1 147д.), основанном в половине 15 века, еще в прошлом веке старики говорили по Славянски. Палата, заселенная Славянами в то же самое время и считавшая в 1646 году 75 огнищь (ныне 3991д.), поитальянилась лет с 30 тому назад. В Тавенне, бывшей чисто славянскою в начале нашего века, говорят по Сербски только старики и ученики г. Де-Рубениса. S.Giacomo (918д.), совершенно поитальянившееся, помнит еще о своем Славянском происхождении: в нем празднуют ежегодно, в последнюю пятницу апреля, память прихода Славянских поселенцев.

В S.Biase (Св. Власий) существует еще предание о Славянском его происхождении, и удержались некоторые Славянские слова. Славянские названия сохранились и в поитальянившихся округах: Селина, Пуцъ (pozzo, колодец), Мали, Бръдо високи, Езерина (на местном говоре значит - болото), Равница, Градина, Поплавица, Крижина, Долац и т.п

Первые сообщения о Славянских поселенцем в Молизском графстве были сообщены в 1856 г. жителем Круча г. Де-Рубертисом, в письмах, адресованных им известному дубровицкому поэту, Медо-Пусичу, находившемуся в то время в Неаполе. Сообщая ему сведения о своих земляках, г. Де-Рубенис не предназначал своих писем для печати, а потому и не обработал их, как следует.

Несмотря на это, его письма «Delle colonie Slave nel rengo di Napoli (Zara 1856г.)» , напечатанные в Osservatore Dalmato, представляют доселе лучший сборник о Молизских Славянах; жаль только, песни записаны дурно.

В 1863 году, Domenico Comparetti напечатал в Rivista Italiana (25 maggio, № 140), коротенькую заметку «Intorno agli Slavi del Napoletano. Notizie comunikate dal prof. Askoli». В ней сообщены полученные г.Асколи от г. Де-Рубертиса статистические сведения о Молизских Славянах и Славянские названия местностей.

В 1864 году, бывший депутат итальянского парламента Giovenale Vegezzi-Ruskala издал в Турине брошюру «Le colonie Serbo-Dalmate del corcidario di Larino, provincia di Molize». Г.Рускала первый обратил внимание на особенности языка Молизских славян, но его выводы, основанные на дурно понятом и еще хуже изданном переводе г.Де-Рубертиса притчи о блудном сыне, оказываются ложными. Итальянец по происхождению, мало приготовленный к подобному труду, г.Рускала принял свои ошибочные чтения за действительно существующие формы языка. (...) Таким образом существенная часть брошюры г.Рускаллы оказывается непригодной для науки, а сообщенные им сведения статистические и исторические, были уже известны прежде.

В 1867г. профессор Асколи напечатал в Миланском Politecnico (marzo 1867) несколько строк о Маре и Иване, одну пословицу, песню пастухов и причитание; (...)

Наконец, в том же году, г.Де-Рубенис сообщил любопытные историко-статистические сведения о Молизских славянах «Gazeta della provincia di Molize» (5 oktobre 1867, №2)

Почти все, что до сих пор известно о Молизских славянах, принадлежит перу г.Де-Рубертиса или же сообщено им. Один только г.Асколи посетил славянские поселения Ларинского округа и записал кое-что со слов дочери г.Де-Рубертиса и одного старика. Из славистов никто в этих поселениях не был.

Нет сомнения, что г.Де-Рубертис лучший знаток своих земляков; но, во-первых он поэт, а не лингвист и других Славянских наречий не знает; во-вторых, он несколько знаком с новой сербской литературой, и потому, естественно, мог внести в свои произведения сербские формы, не существующие в Молизском говоре.

Таким образом стало для меня насущной потребностью посетить славянские поселения в округе Ларино, прислушаться к народному говору, отметить его особенности грамматические и лексические, проверить тексты напечатанные, записать уцелевшие произведения народной словестности и собрать сведения об обычаях и поверьях. Посильное решение приняли мы на себя, я и кандидат московского университета, известный болгарский писатель М.С.Дринов, и, улучив удобное для обоих нас время, отправились мы в Молизское графство.

Незадолго до отъезда, мы познакомились в Неаполе с уроженцем Круча священником Павом Веттою, отправлявшимся на родину в праздник 1 мая. Так как не было времени более удобного для наблюдений, то мы, не откладывая далее, отправились вслед за г.Веттою.

16 (28) апреля мы выехали из Неаполя в Термони, куда прибыли в четвертом часу по полуночи. Мы решили отправиться в следующее утро в дилижансе в Ларино (так как другого пути в Круч не знали); но, оказалось, дилижанс отправляется в 7 часов вечера, а потому, чтобы не терять целого дня, мы стали искать какого-нтбудь экипажа до Ларино. Нашлись только двухколесные открытые телеги. Шел крупный дождь. Приходилось ждать. К полудню дождь перестал. Мы сели в телегу и пустились в путь по щоссе, идущему в Кампобасо (главный город Мозиле) идущему через Ларино. Подъезжая к этому городку, мы видели развалины обширного амфитеатра, свидетельствовавшего о том, что здесь был некогда богатый и населенный город.

Ныне Ларино ничтожный городишко, без всякого значения, хотя и имеет своего епископа, пребывающего ныне в Риме для увеличения числа отцов собора. Епископ этот Итальянец; он употребляет непростительные меры для уничтожения старых обычаев в подведомственных ему Славянских поселениях. Мы остановились в лучшей гостинице - на краю города; но эта гостиница несрвнимо хуже нашего постоялого двора. В ней только две комнаты, одна с четырьмя, другая с тремя постелями; мы избрали вторую.

Стекла в окне оказались выбитыми, и, ветер и сырость свободно проникали в комнату. Постели грязные, полные насекомых. Кроме старых, твердых как дерево кур, дурной рыбы и салата, запрвленного ламповым маслом, нельзя ничего друго достать. Свечей нет. Нам подали светильню, которую мой спутник имел неосторожность опрокинуть, и мы остались в потемках с залитыми маслом книгою и папиросами. Было уже поздно, чтобы продолжать путешествие (мы приехали в Ларино в 5 часов по полудни), и мы должны были остаться на ночлег в этой грязной корчме; но шум и гам не давали нам спать.

Поднявшись рано, мы увидели, что идет сильный дождь, и нет никакой возможности отправиться далее по невыносимой дороге. Особенно нас страшила переправа через реку Бифорно, зачастую уносящая в море людей и лошадей. В отчаянии мы помышляли уже вернуться назад, ничего не видев и не слышав; но, к счастью нашему, к полудню дождь перестал, и мы немедленно сели на лошадей и отправились в вожделенную Воду Живу.

Только в начале была узкая дорога, загроможденная каменьями, а затем нам самим пришлось пролагать её через поля, горы и ручьи. Дождь размочил глинистую почву, лошади скользили, и нам не раз грозила опастность оборваться с горы в пропасть. Через полчаса мы прибыли к Бифорно. Воды оказалось в ней мало и мы благополучно переправились верхом на лошадях на другой берег, с помощью проводников, отыскавших брод; только ноги замочили.

За Бифорно была такая же дорога до самой Воды Живы, куда мы прибыли к вечеру после шести часового утомительного путешествия. Виды повсюду живописные. Почва плодородная, богатая растительностью. Подъезжая к Воде Живе, мы встречали пастухов и пастушек. Мы приветствовали их пожеланием доброго вечера, в ответ они смеялись. Причину этого смеха мы узнали только в Живе Воде, у тамошних жителей нет другого приветствия, кроме Хвала Богъ.

По наставлению адвоката Ветты, с которым мы познакомились в Ларино (он также Славянин из Воды Живы), проводник привел нас прямо к дому господина Де-Рубертиса, где ожидала нас радушная встреча.
Наш Неаполитанский знакомец священник Ветта предупредил о нашем приезде г. Де-Рубертиса, а он возвестил всему селу об ожидаемых гостях - братьях Славянах: мы были первыми Славянскими гостями в Воде Живе. А потому неудивительно, что мы стали предметом всеобщего любопытства и внимания: дети, старики, молодежь, женщины - все население толпилось около нас и ловило каждое наше слово, радуясь, что мы говорим на их языке. «Наша крвь», «наш взик», «наша челедь», «братья наши» слышалось со всех сторон. Они слышали, что мы говорим на из языке, что мы понимаем их; следовательно мы не чужие им, мы однокровные и одноязычные с ними братья, мы их люди. Таким образом у Молизских славян, как у древних наших предков, понятие о языке и народности сливаемо воедино. Позднейшего происхождения слова народ у них не существует....

Но кто же эти братья их? - Скiавуни (итальянское Schiavoni); подсказывают им их соседи, Итальянцы. Много ли этих Скiавунов, где они живут и как прозываются? Наши итальянские соплеменники знают лишь об одних только, приезжавших в близкий термони по торговым делам (теперь эта торговля прекратилась), и с удовольствием вспоминают о братских беседах с ними.

Слышали они, что Австрийский император - Скiавун. Этим ограничиваются сведения их о Славянах. Со вниманием, радостью и удивлением слушали они нас, когда мы рассказывали им, как много Славян, где они живут и как прозываются, что есть сильное Славянское царство, где Славянином не повелевает чужеземец...

Было для них новостью, что Русские - такие же Славяне, как они. Не слышали они ничего ни о Черногорцах, ни о Турецких Славянах. По преданию твердят только, что Турция Яка. Понятие об иностранцах слилось в их сознании с понятием об Итальянцах: и того, и другого они называют Влахом.

С ближайшими влахами соседних итальянских деревень живут они мирно и дружно и вступают в родственные связи (так как брак между собой, в следствии родства разрешается епископом не иначе, как по взносе значительной суммы, зависящей от произвола его секретаря); но любят трунить над глупостью Итальянцев. (...)

С итальянцами молизские славяне не смешивают Албанцев: они называют их Грьци. Это, по их понятию, народ грубый, злой, мстительный и предательский.

Несмотря на близкое соседство, на безпрестанные взаимные сношения, Албанцы нимало не понимают по-Славянски, и по уверению нашего проводника, несмотря на все усилия, не могли ни слова научиться по-Славянски; Славяне же хоть сколько нибудь говорят по-Албански. Посредствующим между ними языком служит Итальянский.

За двухдневный пост и бедствование г.Де-Рубертис вознагродил нас сытным ужином, отличным вином своего произведения (в роде мадеры) и славными постелями, с которыми тяжело было нам расставаться на следующее утро. Чтобы видеть майский праздник, нужно было стать в 6 часов. Вот так он совершается:

Восьмеро старейшин в селе несут по дереву, украшенному цветами, лентами и пряниками. Впереди их идет ловкий парень, одетый маем: вся его одежда с ного до головы состоит из сучьев, листьев, цветов и лент. Его самого не видно. Оставлены только отверстия для глаз.

С музыкой идут они к церкви. Май останавливается у церковных врат. Выходит священник, читает перед ним молитву и благословляет его. Тогда селяне, сопровождающие май, входят в церковь, приносят в дар священнику, что есть лучшее в это время года (мы видели, например, великолепную спаржу, сыр...), становятся на колени пред алтарем, за коим насыпаны две кучи пшена и поют молитву по-итальянски (по-славянски в церкви петь запрещено).

Затем с музыкой идут от церкви по домам, впереди их май, с пожеланием счастливого лета. Музыканты садятся наземь; остальные стоят близ них, авансцену занимает май. Четверо из сопровождающих май поют: (...)

По окончании песни начали пляс. Вышли на средину два парня и проплясали известную тарантелу считающуюся народным Неаполитанским танцем, но сильно напоминившую мне Сербо-Далмацкий, а моему спутнику Болгарский (родиной тарантелы считается Иския, а на Искии было много болгар при Анжуйцах: они были прогнаны королем Альфонсом, призвавшим сюда испанских поселенцев). Другой танец, spallatta (от spalle плечи), чрезмерно оригинален: пляшущие беспрестанно вертятся и ударяются плечами.

Обойдя все дома в селе, отправляются на близлежайший холм, где сожигают мая, и поздним вечером, на веселе, возвращаются домой с песнями и музыкой. Было уже около полуночи, и мы начали засыпать, когда под окнами нашими раздалась серенада...

Вода Жива, проще называемая Круч (Croce), обязана своим происхождением переселенцам из Черрителло, покинувшим это селение в следствие опустошительной холеры в 1537 году. В 1540 году считалось 40 огнищ, в 1595 году - 60, в 1648-53 (число жителей уменьшилось в следствии холеры), в 1669 - 60.

Называется село Вода Жива по находящему в нем источнику воды, отличающейся превосходными качествами. Местные жители гордятся этой водой и говорят, что в других селениях вода мертвая. Климат здоровый. Почва плодородная. Кругом села богатые нивы, пастбища и виноградники. Отсюда вывозиться в Термони зерно. Белое вино, изготовляемое в Круче, не уступает хересу и мадере и лучше Сицилийской марсалы. Красное вино не так крепко и жиже. Приготавляют также вишневку и другие настройки.

Наружностью село не отличается от Итальянских. Одежда у жителей таже, что у итальянцев. Она состоит из кошули, грабежа (штаны), камижоля (жилет), бичв (длинные чулки доходящие до колена), жупы (куртки), короткого плаща заменяемого иногда легким кабаном (или кабаница). На ногах постоле (башмаки - слово, существующее у Болгар), на голове круглая низкая итальянская шляпа.

Женщины одеваются по-итальянски. До последнего времени девушки ходили с непокрытой головой. Почему-то этот старо-славянский обычай не понравился итальянскому епископу, который приказал не причащать тех, которые будут ходить в церковь с непокрытой головой. Но эта мера произвела только насмешки, а потому духовенство прибегло к другой более действительной: упорным было объявлено, что им не будет разрешено вступление в брак, если они не покроют головы; к вратам церкви были приставлены жандармы, не пропускавшие с непокрытой головой.

В следствии таких мер, девушки стали повязывать на голове платок, но для отличия от замужних, они связывают его бантиком под подбородком.
Жители рослы и крепкого телосложения. Женщины отличаются красотой. Кручане характера молчаливого, воздержанного и чрезвычайно гостеприимного. Существует предание, что Славянское поселение в Круче было основано Мирком. Род мирко самый многочисленный. Мирко характера грубоватого, корыстолюбивые, склонны к захватам чужой собственности. Их ненавидят другие роды, из коих самый многочисленный Ради, и называют в насмешку Мрълякин (мурлаки).

Поселенцы не имеют своей недвижимой собственности: они сидят на земле помещиков, от которых получают и жилища. Отношения земледельцев к землевладельцам те же, что и по всей Италии. Поселенцы жаловались нам на тягость податей, беспрестанно увеличивающихся. Они убогие, брижные, не имеющие своей собственности и проживающие со дня на день трудами своими, платят правительству ricchezza mobile.

Утопающий хватается за соломинку: в селе говорили, что мы не даром приехали к ним, что мы на месте хотим убедиться в их бедствии и положить ему предел. Впрочем, несмотря на все жалобы, незаметно нищеты: народ трудолюбивый и неразвращеный, всегда найдет средства к своему существованию.

Помещиков поселяне называют по-итальянски galantuomini. Во всем Круче, кажется, всего два помещечьих рода, весьма многочисленных: Де-Рубертис и Ветта. (...)

Словарные особенности молизского говора , по моему мнению, весьма важны. При чисто Сербской основе, мы находим в этом говоре слова, не существующие у Сербов, но употребляемые Болгарами и Русскими. Одно из двух: было время, когда слова эти существовали и в Сербском языке, или же Славянские поселенцы в Круче были смесью Сербов и Болгар. Склоняюсь к последнему предположению.

Памятники Неаполитанского архива доказывают, что сношения с Сербами и Болгарами были весьма часты со второй половины 13 века и что с этого времени жило в южной Италии много как сербов, так и болгар.

Круч, как было выше сказано, обязан своим происхождением славянским переселенцам из Чирителло. О Чирителло в Анжуйских регистрах не упоминается, что заставляет предпологать позднейшее его происхождение, а между тем славянские поселения в Молизе существовали уже в 13 веке. Я полагаю, что жители упоминаемых у Анжуйцев Castrum sclavorum, Casale sclavorum и Sclavi, по неизвестным нам причинам пересилились в Чирителло.

Если переселение Славян в Чирителло, действительно началось во второй половине 15 века, как полагает г.Де-Рубертис, то трудно объяснить присутствие болгарской стихии в Молизском говоре и еще труднее - существование в нем коренных Старославянских слов, утраченных сербами и частью, болгарами.

Первичная форма этих слов доказывает их древнее происхождение; особые слова, существующие в молизском говоре, существовали, без сомнения, в языке славян до переселения их в Италию; ибо невозможно предположить, чтобы они, на новых жилищах, среди чужой стихии, могли создавать новые слова; период творчества должен был прекратиться, наступил период забвения, утраты, замены своего чужим.

Все эти соображения ведут меня к заключению, что предки нынешних жителей Круча были смесью Сербов и Болгар и пришли в Италию в весьма отдаленную эпоху....